Сначала кажется, что всё в порядке. Что Робин Марш — взрослый мужчина, а не балбес, навернувшийся однажды с облетающей за окном вишни. Что бегство из дома — в шебутном детстве осталось. Теперь под контролем всё, так он сказал. И сразу стало неловко бояться. Волшебство показалось не сложнее полета. Взмах вверх — последние угольки гаснут. Взмах вниз — собирается заново стекло витрин. Матео осторожно смеется, подметая прах дивных творений своих. Шляпы не жалко, главное — головы под ними сохранить.

Но во снах всплывают лишь черные дыры под глазами, бледная тревога на дне их. Такое за завтраком обсуждать не принято, незачем, неправда будет в ответ. По ту сторону газеты — решение принято. За него не сносить головы. Обычный вторник вдруг становится последним. Среда встречает их мозаикой витрины на брусчатке, скрипучей дверью нараспашку, гнетущей пустотой внутри. Руби садится на пороге, прячет голову в руках. Матео смеётся осторожно, а вид — виноватый насквозь. Руби не задаёт вопросов, не ищет ответов. Собирает стёклышки палочкой. Верит. Ждёт.

Дни тянутся расплавленной лакрицей, от дыма надежд не остается следа. Синяк на плече гадко колется — такой простой бладжер пропустила, балда. Коты на душе не отстают — так просто в отговорки поверила. Не в Гринготтс, не в Виверну и даже не за новым паркетом. Никуда он ушел. Не к вечеру, не к завтраку, не в пятницу. Никогда он вернётся. Чашка приземляется на подоконник судейским молотком. Приговор очевиден, обожжённый язык бодрит лучше кофеина. Матео-старший цокает с портрета, низзл в кресле гипнотизирует урчанием. Поспать бы тебе, милая. Сделай глоток пурпурного отвара и отключись хоть на минуту. Руби подливает огневиски в кофе.

Налёт на стенках чашки мрачней перспектив, мятые окурки дрожат на сквозняке — по дюжине на каждый день пустого дома. Руби трёт ожоги подоконника, морщится, собирает волю в кулак. Без родителей «Вишнёвый цвет» подёрнулся пылью, без Робина — хандрой, будто тиной, зарос. Вернётся / соври, что он вернётся, Тео / и точно устроит скандал. Пламенное пойло исчезает в мыльном круговороте раковины.

Минутная стрелка не успевает первый круг завершить. Часовая — обнимает полночь. Руби — швабру. Падает без сил на смятый плед дивана и вновь гипнотизирует каминные часы. Наивной веры время закончилось вчера. Разводы на паркете упрямо белеют — проще кубок Лиги забрать, легче хозяина дома найти. Забытые на столике коробки в паутине праздничных лент — её предел, тихий омут былого спокойствия. Не сомневаясь, ныряет с головой. Вертит в руках то новенькую биту, то перчатки ей в цвет. Перебирает открытки — пальцы колет испанская. Сойдут с ума, если узнают. Вернутся. Нельзя. Блестящий кубок — охлаждает волнение. Вы всегда номер один в Лиге Агаты. Пальцы замирают на золоченой каллиграфии.

Ей будто снова только стукнуло 24, опять в предрассветном жужжании лампы носом клюет. Голоса становятся тише, воздушные замки бунтарских идей — только растут. Чьи-то руки убирают развалины торта из-под носа, успевают за секунду до падения на столешницу, накрывают пледом плечи. Сквозь сон разговор — безобидный. Наяву — запускает обратный отсчет. Сверкает зеленым камин.

Сонный Матео за стойкой, провожает взглядом упрямую тень на метле. Должно быть, в этой семье, в этом сентябре все теряют рассудок. Скоро ли накроет и его? Утро подскажет. Гаснут окна салона, а Руби взмывает всё выше, среди крыш волшебного Лондона видит только одну. Мчит, подгоняемая боевым барабаном в груди. Растущая луна слепит, осень ветром глаза застилает — едва не пролетает мимо. Еле успевает развернуться, притормозить - уже никак. Лихо цепляется хвостом за прутья балкона. Звонко падает спиной сквозь окно.

— Агата! Ай, — колючий ковер жжет лопатки, голос негодованием горит, — Агата, где ты? Где он? Где мой чертов брат?

Глазам отчего-то тоже горячо.

TOM HARDY as ALASTOR MOODY

i. Был осуждён за членство в ОФ. Чертоги Азкабана покинул совсем недавно, вероятно, благодаря аврорскому прошлому и безупречной службе. По этой же причине мог и вовсе избежать наказания, если бы открестился от Дамблдора и ко, только Аластор для этого слишком благородный и принципиальный, поэтому вину не отрицал. ii. Очень зол и обижен на ММ. Испытывает кризис веры в прежние установки и идеалы. Всю жизнь положил на работу, а теперь дорожка в аврорат навсегда закрыта, да и желания возвращаться в систему, которая так его разочаровала, нет в любом случае. iii. Всё ещё является сильнейшим боевым магом, а потому вокруг быстро нарисовались частные лица, желающие трудоустроить его для охраны (как вариант). В рамках собственной гражданской инициативы продолжает попытки выследить недобитых ПС. iv. Внимание Аластора привлекла история Крауча-мл., которого похитили и много месяцев держали в плену орденцы (фейк ньюс, но я этого не говорил). С одной стороны, у него объективные сомнения, с другой — все установки из прошлого давно под вопросом и поверить уже можно во что угодно. Так что тут 50/50 подозрения в том, что историю сфабриковало ММ для очернения Ордена и желание знать всю правду (даже неприглядную) о людях, с которыми он работал (а может и продолжает работать). Оснований подозревать, что Барти ПС, у него пока нет, хотя я хедканоню, что в период активной фазы они не раз попадали в стычки, просто малой был в маске. Возможно, у Бартика от Муди даже остался какой-нибудь шрам.    v. До Азкабана Барти знал Аластора как самого бескомпромиссного человека с самыми несгибаемыми принципами, настолько правильного, что это даже вызывало антропологический интерес. Сейчас он видит в нём трещинки сомнений и в эти трещинки прям очень сильно хочется запустить свои манипулятивные ручёнки, чтоб использовать всё это в своих интересах. Если бы не эта тяга к авантюризму, Крауч пресёк бы все попытки бывшего орденца выйти на диалог и выписал судебный запрет на приближение за сталкерство, а так имеем что имеем.          x. Так как Аластор это канон тм, а я так, проходил мимо, вы смело можете проигнорть вообще всё, или что-то частично, и я не обижусь.  x. Скажу сразу, что в Азкабан пока не планирую, в список лёгких побед себя не предлагаю, так что за жопу схватить на первом свидании не дам, а в остальном оставляю простор для самых разных поворотов сюжета.

январь, 1982
департамент магического правопорядка
отдел хит-визардов

на часах далеко за полночь, редкие отделы ещё на местах, окна министерского "города" тускло освещают центральную статую. и только отряд хит-визардов волочат из камина очередного пожирателя.

— что, ради этого, ты просрал свое теплое место в аврорате, а, касс? — залихватски спрашивает товарищ, что крепко держит арестованного с другой стороны. клируотер лишь закатывает глаза и крепче затягивает магические путы на запястьях будущего гостя Азкабана.

разумеется, ради этого. практически все называли его сумасшедшим, когда он подал краучу прошение о переводе два года назад. ему пророчили место начальника отдела, а там глядишь и до заместителя главы департамента недалеко было, но клируотер так не хотел. ещё не закрыт гештальт, ещё выгрызает нутро агрессия. и как удачно ему пришла в голову идея отправить семью за океан.

"чтоб не мешались под ногами," — сказал тогда его напарник. и как бы мерзко ни было признавать, кассиусу казалось, что именно это и послужило причиной. хотя он всеми неправдами убеждал себя в том, что хочет для них лишь безопасности.

ноги заключенного тащились по полу. хоть он и был под прицелом минимум пяти палочек и обвязан несколькими заклинаниями, хит-визарды редко полагались на случай, и обычно выделяли ещё двух крепких парней, чтобы применить физическую силу. кассиус практически всегда оказывался таким парнем. работать мускулами и силой — было в этом что-то садомазохистичное. также, как и в маггловских боевых искусствах, которыми он увлекся по молодости. пока другие тренировались в магических рингах, он выходил на спарринг с оживленными манекенами. чтобы сказали чистокровные родители, если бы узнали... он хмыкает про себя. давно у него не появлялось мыслей о мнении родителей. интересно, что возникла сейчас, когда он волоком тянет одного из дальних родственников прямиком в нутро дракона по имени департамент магического правопорядка, где его ждут многочисленные пытки и допросы.

тот что-то мычит, а он лишь крепче сжимает пальцами его шею, явно оставляя красные полосы и синяки вдобавок к и так кровоточащим ранам. есть в этом нечто завораживающее. если раньше он никогда бы первым не применил силу, сейчас он уже настолько озлоблен и пресыщен игрой в доброго аврора, что хотелось прям здесь переломать этому подонку каждое ребро, миллиметр за миллиметром.

но гнев и агрессия должна быть сдержана, иначе даже крауч уже не поможет. однако, он не знал, как можно жалеть этих подонков, которые очерняют свое имя каждый раз, когда поднимают палочку, как можно оправдывать то гнилое и черное, что сочилось из их змеиных меток. чистокровие, драккл его задери, кажется сейчас самым грязным словом. и даже он сам уже использует его как ругательство, хотя знает, что в семье до десятого колена никогда не было ни полукровки, ни маггла, ни существа.

существ он ненавидит ещё больше, но уже делает исключения. до сих пор, перед глазами стоит образ того потрепанного парня, что своим телом защищал ребенка. когда он ещё был аврором и выехал на задержание вместе с хит-визардами, он не мог отвести взгляда от того, как тот до последнего держал оборону. и если бы не инкарцеро в сторону пожирателя, что пытался накинуться и забрать дитя, вероятно, смельчаку бы так и не удалось желаемое. только когда на место резни приехал отдел по контролю за магическими популяциями, кассиус осознал, что парень был не простой.

"оборотень, прикинь?" — толкнул его тогда в бок напарник, пока клируотер вглядывался в чуть искривленный силуэт парня, которого опрашивали патрульные. — "вон оно как оказывается, и они могут сострадать".

тогда шестеренки в голове до конца повернуться не смогли, но одна всё же щелкнула: и кассиус был не без греха. всё время думал, повернись обстоятельства по-другому, может и он бы был по ту сторону, может и на его руке горела бы метка, и его вера в спасителя чистой крови была бы настолько же сильна, как у всех его приспешников, что каждую ночь наводят ужас на жителей магического мира. но ему нравилось себя успокаивать принципами.

у него они были, у них — нет.
у него было понятие милосердия, у них оно напрочь атрофировалось.
и поэтому они по разные стороны баррикад.
и поэтому он сейчас хит-визард, а этот его дальний кузен в его руках в преддверии пыток.